19.04.2015 в 13:59
Дмитрий БыковОн так ее мучит, как будто растит жену.
Он ладит ее под себя: под свои пороки,
Привычки, страхи, веснушчатость, рыжину.
Муштрует, мытарит, холит, дает уроки.
И вот она приручается — тем верней,
Что мы не можем спокойно смотреть и ропщем;
Она же видит во всем заботу о ней.
Точнее, об их грядущем — понятно, общем.
Он так ее мучит, жучит, костит, честит,
Он так ее мучит — прицельно, умно, пристрастно,—
Он так ее мучит, как будто жену растит.
Но он не из тех, кто женится: это ясно.
Выходит, все это даром: «Анкор, анкор,
Ко мне, ко мне!» — переливчатый вопль тарзаний,
Скандалы, слезы, истерики, весь декор,
Приходы, уходы и прочий мильон терзаний.
Так учат кутить обреченных на нищету.
Так учат наследного принца сидеть на троне —
И знают, что завтра трон разнесут в щепу,
Сперва разобравшись с особами царской крови.
Добро бы на нем не клином сошелся свет
И все пригодилось с другим, на него похожим,—
Но в том-то вся и беда, что похожих нет,
И он ее мучит, а мы ничего не можем.
Но что, если вся дрессура идет к тому,
Чтоб после позора, рева, срыва, разрыва
Она взбунтовалась — и стала равна ему,
А значит, непобедима, неуязвима?
И все для того, чтоб, отринув соблазн родства,
Давясь следами, пройдя километры лезвий,
Она до него доросла — и переросла,
И перешагнула, и дальше пошла железной?
А он останется — сброшенная броня,
Пустой сосуд, перевернутая страница.
Не так ли и Бог испытывает меня,
Чтоб сделать себе подобным — и устраниться,
Да все не выходит?
URL комментарияОн ладит ее под себя: под свои пороки,
Привычки, страхи, веснушчатость, рыжину.
Муштрует, мытарит, холит, дает уроки.
И вот она приручается — тем верней,
Что мы не можем спокойно смотреть и ропщем;
Она же видит во всем заботу о ней.
Точнее, об их грядущем — понятно, общем.
Он так ее мучит, жучит, костит, честит,
Он так ее мучит — прицельно, умно, пристрастно,—
Он так ее мучит, как будто жену растит.
Но он не из тех, кто женится: это ясно.
Выходит, все это даром: «Анкор, анкор,
Ко мне, ко мне!» — переливчатый вопль тарзаний,
Скандалы, слезы, истерики, весь декор,
Приходы, уходы и прочий мильон терзаний.
Так учат кутить обреченных на нищету.
Так учат наследного принца сидеть на троне —
И знают, что завтра трон разнесут в щепу,
Сперва разобравшись с особами царской крови.
Добро бы на нем не клином сошелся свет
И все пригодилось с другим, на него похожим,—
Но в том-то вся и беда, что похожих нет,
И он ее мучит, а мы ничего не можем.
Но что, если вся дрессура идет к тому,
Чтоб после позора, рева, срыва, разрыва
Она взбунтовалась — и стала равна ему,
А значит, непобедима, неуязвима?
И все для того, чтоб, отринув соблазн родства,
Давясь следами, пройдя километры лезвий,
Она до него доросла — и переросла,
И перешагнула, и дальше пошла железной?
А он останется — сброшенная броня,
Пустой сосуд, перевернутая страница.
Не так ли и Бог испытывает меня,
Чтоб сделать себе подобным — и устраниться,
Да все не выходит?